Протопресвитер Александр Шмеман. «Воскресные беседы». Христианское учение о смерти.

В дни, когда приближается Пасха, мысль почти не вольно сосредотачивается на теме, которую так упорно замалчивает антирелигиозная пропаганда, но которая не может не стоять так или иначе в центре человеческого сознания,—на теме смерти. Для христиан Пасха — это праздник победы над смертью. «Смертию смерть поправ». В эпоху внешнего торжества христианства, в эпоху, когда Пасха была как бы самоочевидным средоточием года, а ее радость и ликование — главной радостью людей, этот праздник, его смысл можно было не объяснять. Но для современного человека, не знающего или плохо знающего, что происходит в пасхальную ночь, не испытавшего этого странного, радостного удара в сердце, когда из темной глубины раздается первое «Христос Воскресе», Пасха перестала, конечно, быть тем, чем она была веками, а именно — доказательством, свидетельством, символом действительного преодоления тьмы, печали и безнадежности смерти.

Антирелигиозная пропаганда любит утверждать, что одним из источников религии является страх смерти, что именно боясь смерти люди изобрели идею бес смертия души, загробного мира, вечности и так дальше; на самом же деле ничего этого, конечно, нет, и с физической смертью человек исчезает совсем, абсолют но, превращается в ничто.

Меня всегда удивляло ожесточение и необъяснимое вдохновение, с которыми антирелигиозная пропаганда, если так можно выразиться, борется за это ничто. Вы ходит так, что это — очень хорошо, просто замечатель но, что человек растворяется в ничто, а что, напротив, вера в вечность и бессмертие почему-то вредны и с ни ми нужно всеми силами бороться. Ведь, казалось бы, даже если действительно можно доказать, что смерть есть абсолютный конец, что после нее ничего нет и быть не может,— радости в этом, в конце концов, мало. Вот жил человек, учился, страдал, вдохновлялся, любил,— и все кончено, как будто его и не было. И потому, казалось бы, эта вечная, неистребимая мечта чело века о бессмертии, эта потребность в бессмертии хороша, высока, заслуживает уважения. Но нет! Ничто, по-видимому, так не ненавидит антирелигиозная пропаганда, как идею бессмертия, веру в вечность человека. Но вдумаемся в эту тему по существу. Прежде все го, религии нечего краснеть от упрека в том, что ее занимает смерть, и даже от обвинения, что она родилась из страха смерти. Смерть для человека есть слишком важное явление, чтобы можно было о нем не думать, чтобы можно было делать вид — как это и де лает антирелигиозная пропаганда,— что тут, дескать, думать не о чем, а гораздо важнее вопросы очередной пятилетки и ширпотреба. Страх смерти присущ человеку, есть часть его человечности, потому что человек инстинктивно ощущает некое страшное, можно даже сказать,— потрясающее несоответствие между опытом своего я и сознанием, что это я должно умереть, кончиться. Ведь сколько бы ни твердили мне, что смерть есть самое что ни на есть естественное явление, само очевидный закон природы, мое я чувствует, что смерть для него, для этого я, не только не естественна, но противоестественна, и это несоответствие рождает страх. Страшно все то, что странно и неестественно. И сколь ко бы нам ни говорили о натуральности смерти, страх, связанный с нею, лучше всего показывает, что тут все не так просто и не так ясно.

Всего естественного человеку естественно хотеть. Но вот смерти, исчезновения, растворения в ничто — «черной бани с пауками», как говорил Достоевский, раковинного гула небытия — никто не хочет. Смерть остается всегда и всюду некой тайной, в которую человек, поскольку он — человек, а не машина, не робот, не муравей, не может не вглядываться и не вдумываться. И попытки попросту снять эту тему, заменить ее экономическими или политическими рассуждениями, не только неудачны, но и свидетельствуют о плоскости и ограниченности. И когда пропаганда призывает страх смерти преодолевать заботой о будущих поколениях и об их счастье, то она как будто не понимает, что призыв этот удивительно глуп. Ибо если считать источником трагизма в человеке именно сознание своей смертности, то трагизм этот останется и в будущем, каково бы ни было внешнее материальное счастье пресловутых будущих поколений. Если человек обречен на ничто, если конец каждого человека (а ведь ни какого человечества нет, есть только люди), если конец его — ничто, то позвольте спросить: по чему этот ужасающий абсурд становится менее абсурдным от того, что в будущем будет, допустим, больше справедливости и лучшее отопление в домах? А ведь ничего другого не обещают все философии, все идеологии, основанные на отрицании бессмертия и вечности.

Но уж тогда гораздо последовательнее и честнее проповедники так называемого «экзистенциализма», которые так просто и начинают с утверждения абсурдно сти и бессмысленности человеческой жизни. Тогда, конечно, в словах Льва Толстого — «и после глупой жизни настанет глупая смерть» — больше правды, чем в бесконечной суете дешевых идеологий будущего счастья.

Все это приводит нас к простому утверждению: смерть для человека — это предельно важный предмет размышленья и осмысленья. В каком-то глубоком смысле вся жизнь человека — это решение вопроса о том, как жизнь относится к смерти, о смысле этого таинственного конца. И глубина религии в том, что она этой темы не обходит. Но антирелигиозная пропаганда скрывает от людей настоящее религиозное ученье о смерти, особенно же христианское ученье. Она отожествляет его с первобытным и примитивным «анимизмом» и, главное, скрывает, что настоящее христианское вдохновенье — не в примирении со смертью, а в борьбе с ней и победе над ней.