Протопресвитер Александр Шмеман. Фома неверующий.

«Если не увижу — не поверю…» — так сказал Фома, один из двенадцати учеников Христа в ответ на радостные рассказы тех, кто видел своего распятого и мертво го Учителя — воскресшим. И через восемь дней, по рас сказу Евангелия, когда ученики снова были все вместе, явился Христос и сказал Фоме: «Тронь, осязай Меня, убедись…». И Фома воскликнул: «Господь мой и Бог мой». И тогда Христос сказал ему: «Ты поверил, потому что увидел меня. Блаженны те, которые не видели и уверовали…».

По существу, миллионы людей думают и говорят так, как говорил Фома, и полагают, что такой подход — единственно правильный, единственно достойный мысляще го человека. «Если не увижу — не поверю…». На нашем современном языке — не называется ли это «научным» подходом?

А вот Христос говорит: «Блаженны не видевшие и по верившие». Значит есть, значит был другой подход, другая вера, другая возможность. Да, говорят на это, но это подход наивный, нерациональный, одним словом,— не научный. Это для отсталых. Я же человек современный, и вот: «если не увижу — не поверю».

Мы живем в мире великих упрощений и потому великого обеднения. «Научно», «ненаучно». Люди повторяют эти слова как самоочевидные, как сами собою разумеющиеся, и повторяют потому, что все вокруг их повторяют, не задумываясь и не рассуждая. По существу, сами-то они именно верят в эти определения слепо и упрощенно. И потому им кажется, что всякий другой подход — несерьезен и не заслуживает внимания. Вопрос решен. Но так ли это?

Я только что сказал, что мы живем в мире великого обеднения. Действительно, если в итоге бесконечно долгого развития человек дошел до этого утверждения — «я не поверю, если не увижу»,— если оно представляется ему верхом мудрости и величайшим завоеванием разума, то наш мир — бедный, плоский, и главное — неизмеримо скучный мир. Если я знаю только то, что вижу, что могу осязать, измерять, анализировать, то как же мало я знаю! Прежде всего, в этом случае отпадает весь мир человеческого духа, тех умозрений, того глубокого знания, которое вытекает не из «я вижу» или «я трогаю», а из «я думаю» и, главное, созерцаю. Отпадает то знание, которое веками было укоренено не во внешнем, эмпирическом опыте, а в какой-то другой способности человека, удивительной, и, пожалуй, действительно не объяснимой способности, которая отличает его от всего другого в мире, делает его существом поистине единственным. Осязать, измерять, давать точные сведения, да же предвидеть может — мы это знаем теперь — не толь ко человек, но и робот, машина, компьютер. Больше то го, этот робот — мы и это знаем — будет измерять, сопоставлять и давать безошибочно точные сведения лучше, чем человек, точнее, «научнее». Но вот чего никогда и ни при каких условиях никакой робот не будет способен делать — это восхититься, удивиться, осознать, умилиться, обрадоваться, увидеть то как раз, чего нельзя увидеть никаким измерением, никаким анализом. Никакой робот не услышит тех неслышных звуков, из которых рождается музыка и поэзия, не заплачет, не поверит. Но без всего этого разве не становится наш мир тусклым, скучным, я бы сказал, ненужным? О да, самолеты и космические корабли полетят еще дальше, еще быстрее. Но куда и зачем? О да, лаборатории произведут еще более точные анализы. Но для чего? Мне скажут: «Для блага человечества». Понимаю, и в свою очередь отвечаю: в ми ре будет гулять здоровый, сытый, самодовольный чело век, но он будет совсем слепым, совсем глухим, и он даже не будет сознавать своей глухоты и слепоты. 188

«Не увижу — не поверю». Но ведь эмпирический опыт — это только один, и притом самый элементарный, и потому самый низкий вид знания. Эмпирический опыт полезен и необходим, но сводить к нему все человеческое знание — это то же самое, что красоту картины постигать при помощи химического анализа красок. И то, что мы называем верой, на деле есть второй, высший уровень человеческого знания, и можно сказать, что без это го знания, что без веры человек не мог бы прожить и одного дня. Всякий человек во что-то верит, кому-то верит, и вопрос только в том, чья вера, чье видение, чье знание мира правильнее, полнее, более соответствует богатству и сложности жизни.

Говорят, воскресение Христа — выдумка, потому что мертвые не воскресают. Да, если нет Бога. Но если Бог есть, то смерть должна быть побеждена, так как Бог не может быть Богом распада и смерти. Тогда поверят: но Бога нет, так как никто Его не видел. Но что же значит тогда опыт миллионов людей, радостно утверждающих, что видели — не физическими глазами, а внутренним, глубоким и несомненным видением? Две тысячи лет прошло, а все на как бы с неба падающее, радостное утверждение Христос Воскресе! — несется все тот же ликующий ответ: Воистину воскресе! Неужели не видите, неужели не слышите? Неужели на самой глубине своего сознания, по ту сторону всех анализов и измерений и осязаний не видите, не ощущаете вы неумирающего, лучезарного света, не слышите вечно звучащего голоса: «Я — путь, и воскресение, и жизнь…»? Неужели не сознаете, как на глубине нашей души Фоме Неверующему в нас, во мне, отвечает Христос: «Блаженны не видевшие и поверившие».